Тем временем Силач Адольф занимался тем, что поднимал огромные железные ядра и сгибал пополам толстые железные штанги, чтобы показать, какой он сильный.
– Ну, гошпода, – вскричал директор цирка, – неушто шреди вас не найдется никого, кто желает жаработать шотню крон? Неужто я, в шамом деле, буду вынужден шохранить ее для шамого шебя?! – сказал он, размахивая ассигнацией в сто крон.
– Нет, не думаю, чтобы мне этого в шамом деле хотелось, – сказала Пиппи и перелезла через барьер на арену.
Директор цирка совершенно обезумел, снова увидев девочку.
– Уходи, ишчезни, не желаю тебя больше видеть! – шипел он.
– Почему ты всегда такой неприветливый? – упрекнула директора Пиппи.
– Я ведь только хочу подраться с Силачом Адольфом.
– Ждешь не мешто для шуток, – сказал директор. – Убирайшя, пока Шилач Адольф не ушлышал твои бешшовештные шлова!
Но Пиппи, не обращая ни на кого внимания, прошла мимо директора цирка прямо к Силачу Адольфу. Взяв его огромную руку в свою, она сердечно пожала ее.
– Ну, сейчас мы с тобой немного поборемся! – заявила она.
Силач Адольф смотрел на нее, ничего не понимая.
– Через минуту я начинаю! – заявила Пиппи.
Так она и сделала. Прежде чем кто-либо смог понять, что произошло, она крепко схватила Силача Адольфа за пояс и уложила его на обе лопатки на ковер. Силач Адольф тут же вскочил, лицо его было багрово-красным.
– Браво, Пиппи! – закричали Томми и Анника.
Услыхав эти слова, публика в цирке тут же подхватила их: "Браво, Пиппи! "
Директор цирка сидел на барьере, в отчаянии ломая руки. Он был страшно зол. Однако Силач Адольф разозлился еще сильнее. Ни разу в жизни он не попадал в такую ужасную переделку. Зато теперь он, по крайней мере, покажет этой рыжей девчонке, что за парень Силач Адольф! Кинувшись к ней, он железной хваткой схватил девочку за пояс. Но Пиппи неколебимо и твердо, как скала, стояла на ногах.
– Ты можешь лучше, – сказала она, желая подбодрить его. Но тут же вырвалась из его объятий: миг – и Силач Адольф снова оказался на ковре! Пиппи стояла рядом и ждала. Ждать ей пришлось не долго. С воплем вскочив на ноги, он снова как ураган ринулся на нее.
– Тидде-ли-пум и пидде-ли-дей! – вскричала Пиппи.
Все зрители в цирке топали ногами и, подбрасывая свои шапки к потолку, орали:
– Браво, Пиппи!
Когда Силач Адольф ринулся на нее в третий раз, Пиппи высоко подняла его вверх и понесла на вытянутых руках вокруг арены. Затем она снова уложила его на обе лопатки на ковер и крепко прижала к полу.
– Ну, милый старикашка, сдается мне, больше мы к этому возвращаться не станем, – сказала она. – Веселее этого все равно ничего больше не будет.
– Пиппи – победительница, Пиппи – победительница! – закричала публика.
Силач Адольф тут же улизнул, умчавшись во всю прыть. А директор цирка был вынужден выйти на арену и вручить Пиппи ассигнацию в сто крон. Хотя вид у него был такой, что он охотнее съел бы ее.
– Пожалуйшта, мой маленький фрекен! – сказал он. – Пожалуйшта, што крон!
– Вот это? – презрительно сказала Пиппи. – А на что мне эта бумажка? Можешь взять ее себе и завернуть в нее селедку, если хочешь!
И она пошла назад, на свое место.
– Какой жутко скучный этот цирк! – сказала она Томми и Аннике. – Вздремнуть никогда не помешает. Но разбудите меня, если еще чем-то надо помочь!
И, откинувшись на спинку кресла, она внезапно заснула. Она лежала и храпела, пока все эти клоуны, и шпагоглотатели, и люди-змеи показывали свои трюки Томми и Аннике и всем другим зрителям в цирке.
– Но мне все-таки кажется, что Пиппи была лучше всех, – шепнул Томми Аннике.
После выступления Пиппи в цирке в маленьком городке не нашлось бы человека, который не знал, какая она ужасно сильная. О ней даже напечатали в газете. Но люди, жившие в других местах, конечно же, не знали, кто такая Пиппи.
Темным осенним вечером по дороге мимо Виллы Вверхтормашками шли двое бродяг. Бродяги эти были отпетые ворюги, которые отправились по стране, чтобы посмотреть, не удастся ли что-нибудь украсть. Увидев в окнах Виллы Вверхтормашками свет, они решили войти туда и выпросить по бутерброду.
В тот самый вечер Пиппи вывалила все свои золотые монеты из чемодана на пол кухни и пересчитывала их. Считать она, конечно, хорошенько не умела, но все же иногда это делала. Порядка ради.
– ...семьдесят пять, семьдесят шесть, семьдесят семь, семьдесят восемь, семьдесят девять, семьдесят десять, семьдесят одиннадцать, семьдесят двенадцать, семьдесят тринадцать, семьдесят семнадцать... фу, как у меня в горле засемерилозасвербило! Ну и ну! Какие еще цифры-то бывают? Эй, где вы там, цифры-мифры?! Ага, теперь я вспоминаю: сто четыре, тысяча, – это, право слово, куча денег, – сказала Пиппи.
Как раз в эту минуту в дверь постучали.
– Либо входите, либо оставайтесь там, за дверью, как вам угодно! – воскликнула Пиппи. – Я никого не неволю!
Дверь отворилась, и вошли двое бродяг. Отгадай, сделали ли они большие глаза при виде рыжеволосой девчонки, сидевшей в совершенном одиночестве на полу и считавшей деньги!
– Никак ты одна дома? – хитро спросили они.
– Ни в коем случае, – ответила Пиппи. – Господин Нильссон тоже дома. Ведь воры при всем желании не могли знать, что господин Нильссон -
маленькая обезьянка, которая как раз спала в своей выкрашенной в зеленый цвет маленькой кроватке с кукольным одеяльцем на животе. Они думали, что это хозяина дома зовут Нильссон, и понимающе подмигнули друг другу, как бы говоря: «Мы можем вернуться сюда чуть позднее».